Пушкинский музей олимпия. Выставка «“Олимпия” Эдуарда Мане из собрания Музея д’Орсэ

Полотно Эдуарда Мане на три месяца стало украшением Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. «Олимпия» - едва ли не самый знаменитый шедевр одного из основателей импрессионизма. Написанная в 1863-м, картина, спустя два года, оказалась в центре беспрецедентного скандала на Парижском салоне. Её называли неприличной, а автора обвиняли в нарушении норм общественной нравственности. Прошло время, и как это нередко бывает в истории искусства, буря возмущения, разыгравшаяся полтора столетия назад, у современной публики вызывает искреннее недоумение.

С момента создания в 1863 году «Олимпия» Эдуарда Мане покидала Францию всего однажды - в 2013 году. Тогда картину выставляли в Венеции во дворце Дожей. Нынешняя выставка в Пушкинском музее - второй такой беспрецедентный случай. Французы настолько гордятся этим полотном, что решение о его отправке за пределы страны в обоих случаях принималось на самом высоком уровне.

«Поскольку после Венеции у меня был налажен контакт с президентом Французской Республики, я обратился к нему с вопросом, можем ли мы привезти "Олимпию" в Россию. Он сказал, что не против, чтобы эта картина была предоставлена на выставке», - признался президент Музея д"Орсэ Ги Кожеваль.

«Спасибо огромное Музею д"Орсэ, спасибо правительству Франции, мы запомним ваше особое отношение и тоже привезём вам что-нибудь хорошее, уже в этом году», - ответил министр культуры России Владимир Мединский.

Президент Пушкинского музея Ирина Антонова сравнила появление полотна Эдуарда Мане в Пушкинском музее с чудом. По ее словам, это этапное произведение. Картина стала рубежом между всей предшествующей мировой живописью и искусством нового времени. Поводом для создания полотна стало желание Мане вступить в диалог с «Венерой Урбинской» Тициана, созданной на три столетия раньше. Примечательно, что модель, которая позировала Мане, не была куртизанкой, она лишь играет эту роль на картине, что было в новинку для XIX века.

«"Олимпия" - очень французская картина. Ее тема становится весьма важной для XIX столетия. И мы находим образы, созвучные "Олимпии", только в другом ракурсе, и в Сонечке Мармеладовой у Достоевского, и в Катюше Масловой у Толстого», - рассказала президент ГМИИ им. А.С. Пушкина Ирина Антонова.

В свое время «Олимпия» Эдуарда Мане вызвала резкое неприятие и критики, и зрителей. «Это самка гориллы, сделанная из каучука», - вот лишь один из отзывов того времени. На Парижском салоне 1865 года картину пришлось поместить в самый дальний зал и повесить высоко от пола - чтобы до нее не долетали плевки возмущенных зрителей.

«Трудно даже представить, чем она так раздражила зрителей, что заставило говорить, что это ничтожество даже невозможно оценивать. Но так всегда происходит. Энергия неприятия - она чудовищная. Зато потом энергия восприятия - аналогичная», - отметила директор ГМИИ им. А.С. Пушкина Марина Лошак.

В Пушкинском музее «Олимпия» пробудет три месяца. Чтобы ей не было скучно, выставку аранжировали тремя произведениями на схожую тему из собрания ГМИИ - слепком скульптуры Праксителя «Афродита Книдская», картиной Джулио Романо «Дама за туалетом» и «Королевой» Поля Гогена, который в своей картине по-своему переосмыслил «Олимпию» Мане.

Выставка «"Олимпия" Эдуарда Мане из собрания Музея д"Орсэ (Париж)» открывается в Государственном музее изобразительных искусств им. А.С. Пушкина 19 апреля 2016 года. Едва ли не самый знаменитый шедевр одного из основателей импрессионизма, написанный им в 1863 году и лишь однажды покидавший стены Музея д’Орсэ в Париже, предстанет на выставке в окружении трех работ из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина – картины «Королева (Жена короля)» Поля Гогена (1895), полотна «Дама за туалетом» Джулио Пиппи, прозванного Романо, (нач. 1520-х) и скульптуры Афродита Книдская Праксителя (копия римского времени с оригинала ок. 350 до н.э.).

Отправной точкой для возникновения «Олимпии» стало желание Эдуарда Мане переосмыслить образную и пластическую «формулу» «Венеры Урбинской» Тициана в духе своей эпохи, то есть написать современную Венеру. «Наш долг, – утверждал Мане, – извлечь из нашей эпохи все, что она может предложить, не забывая и о том, что было открыто и найдено до нас». С этой точки зрения замысел «Олимпии» в самом общем плане состоял в попытке поднять современность до высоких классических образцов и на этом пути обрести новое понимание и того и другого. Неизвестно, кому пришло в голову переименовать Венеру в Олимпию, но название прижилось. Оно, с точки зрения критиков, которые в своих отзывах буквально разгромили картину на Парижском салоне 1865 года, усугубляло ее «неприличие», ибо так звали одну из героинь романа (1848) и одноименной драмы (1852) Александра Дюма-сына «Дама с камелиями». Олимпия – антагонистка главной героини, блестящая, холодная, расчетливая, не верящая в любовь и неспособная никому ее дать. В Париже XIX века это имя какое-то время было нарицательным для всех дам ее профессии. Значит, «Олимпия» – это «Венера-куртизанка».

Героиня возлежит на шелковистой поверхности виртуозно написанных белых тканей; переливчатая вибрация оттенков рождает эффект сияния, напоминающий перламутровое свечение внутри морской раковины, образ которой также связан с темой богини любви. Но у Олимпии нет самосознания богини, которой принадлежит весь мир. Скорее, она подобна срезанному цветку – украшающей ее волосы орхидее, расцветшей ненадолго, чтобы вскоре отцвести. Привычная отрешенность в ее взгляде смиряет внутреннее напряжение, превращая его в равнодушие. Браслет, серьги, бархотка с драгоценным камнем, призваны, как и в полотне Тициана, подчеркнуть в наготе момент полураздетости, и, стало быть, интимности, а домашние туфельки – одна одетая, другая соскользнувшая с ноги и открывшая кончики пальцев, – пробуждают слабый, как бы мимоходом, укол чувственности и дух будуара.

Обращение к «Венере Урбинской» и дальнейшая интерпретация характера персонажа заставили Мане вести диалог не только с картиной Тициана, но и с длительной традицией существования этой темы в европейской художественной культуре в целом. Постоянство присутствия подобной героини в произведениях искусства на протяжении столетий объясняется, во-первых, особой ролью мифа в изобразительном искусстве вообще, во-вторых, конкретным содержанием связанного именно с ней повествования, заключающего в себе осмысление двух, тесно сопряженных между собой ценностей, занимающих важное место в сфере идеальных представлений человечества. Ими являются Любовь и Красота, воплощенные в образе прекрасной женщины.

Истоки этой темы, преломившейся в шедеврах Тициана, Веласкеса, Гойи, Мане и других мастеров, восходят к творчеству древнегреческого скульптора Праксителя. В его произведениях отразился совершившийся в греческом искусстве второй половины IV века до н.э. переход от преобладания героического и волевого мужского идеала, господствовавшего в высокой классике V века – у Поликлета, Мирона Фидия, сообщавших даже женским божествам (Гере, Артемиде, особенно Афине) черты титанизма и мужественности, – к женскому, наделенному чертами интимности, лиризма, мечтательности. Пракситель прославился своими изображениями богини любви и красоты Афродиты, особенно той, что была выполнена им по заказу жителей острова Книд около 340–330 года до н.э. и для которой ему позировала легендарная красавица, гетера (в переводе «подруга», представительница свободной любви) Фрина.

Картина из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина под названием «Дама за туалетом» относится к началу 1520-х годов и хронологически предшествует шедевру Тициана, но стадиально принадлежит более позднему историческому периоду, так как выполнена художником Джулио Пиппи, по прозвищу Романо (Римлянин) (1499–1546), учеником Рафаэля, связанным с поколением мастеров – наследников великих гениев Возрождения. Работа Джулио Романо обнаруживает близость к произведению Рафаэля «Портрет молодой женщины, или Форнарина» (1518–1519; Рим, Галерея Боргезе). Как можно заметить, Романо близко следует образцу, однако он значительно смелее открывает фигуру своей героини, сделав ее почти полностью обозримой. Художник специально акцентирует ее наготу с помощью прозрачной вуали, которая не столько скрывает женские прелести дамы, сколько призывает напрячь зрение, чтобы их разглядеть. Но истинный посыл в обоих случаях, и у Рафаэля, и у Романо – попытка через светский жанр, родившийся на почве реальности, обратиться к поэтической органике мифа через мотив женской наготы.

Картина основателя символизма в европейской живописи Поля Гогена (1848–1903) из собрания ГМИИ им. А.С. Пушкина «Te Arii Vahine. Королева (Жена короля)» (1895), была написана художником во время пребывания на Таити. Свою героиню «королевского рода» художник нашел среди жителей островов Океании, в мире древних идолов и незнакомых богов, в атмосфере, овеянной духами предков, среди простых людей и их незамысловатых занятий: рыбная ловля, сбор плодов, молитва, беседа, отдых составляют приметы их бытия. В местных жителях художник обнаруживает систему пропорций греческих ваятелей. Местная красавица представлена им отдыхающей на зеленом склоне; она непринужденно повторяет позу и силуэт лежащей Венеры (и Олимпии, репродукцию которой Гоген взял с собой в свое экзотическое путешествие), свободной, однако, от всех атрибутов европейской цивилизации: не гетера, не мать семейства, а сама природа, воплощение человеческого естества, лишь подчеркнутая в этом своем значении организующей волей художника.

Выставка живопись

В Пушкинский музей привезли хрестоматийный шедевр раннего импрессионизма — "Олимпию" Эдуарда Мане. С картиной на время расстался парижский музей Орсе — с тех пор как картина оказалась там, она выезжала за пределы французской столицы всего раз. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.

Жаль, что мы уже не сможем увидеть "Олимпию" глазами современников Мане. На осеннем Салоне 1865 года картину пришлось вешать повыше и снабжать охраной, настолько возмутительными французским буржуа показались и героиня, и сама живопись. Тогда насилие над искусством было делом не то чтобы редким. На Салоне 1853 года императрица Евгения, супруга Наполеона III, за плохое поведение и излишнюю откровенность отстегала хлыстом "Купальщиц" Гюстава Курбе. Публика рангом пониже пыталась тыкать в "Олимпию" зонтиками и тростями. Всем было ясно, что с картины смотрит проститутка, а не богиня: в памяти еще свежа "Дама с камелиями" Александра Дюма-сына, где Олимпией зовут героиню, которая живет "ни с кем и со всеми". И как смотрит: расслабленно, без малейшего смущения, не пряча лицо, как куртизанка на картине первого учителя Мане Тома Кутюра "Гораций и Лидия". В искусстве того времени сексуальность драпируется в складки, мифологические сюжеты и ложную скромность. Мане демонстрирует ее как есть — без драматичных заимствований у классиков, зато с прислужницей-негритянкой и черной кошкой с выгнутой спиной, вызывавшей издевательский хохот у зрителей. Эмилю Золя, написавшему о Мане несколько статей, пришлось учитывать уж слишком острый сюжет и называть Олимпию всего лишь "первой попавшейся девочкой", которую каждый может встретить на улице. Главное, считал Золя,— это пятна цвета, то есть как видит художник, а остальное не так важно.

Но с тем, как видел Мане, у зрителей тоже проблемы. Он, возможно, первый художник новейшего времени, которого сравнивали с лубочными картинками задолго до того, как русские футуристы взяли народные принты за образец. Но Мане был далек от рыночного искусства, он копировал Тициана, Веласкеса и Гойю. Прямая предшественница "Олимпии" — "Венера Урбинская" Тициана, а демонстративная плоскость красок основана на раннем Гойе — даже не на "Обнаженной Махе", а на многофигурных народных праздниках конца 1780-х. Не то чтобы куртизанка Мане слишком яркая, но цвета здесь самостоятельны, а не комплементарны, и в бирюзово-зеленую штору на заднем плане взгляд погружается с той же легкостью, что и в кожу Олимпии. За эту смелость в эмансипации цвета Мане называли недоучкой и маляром, и в Салоны он попадал редко — вместо официальных художественных смотрин эпохи Июльской монархии художнику приходилось строить для полотен отдельные бараки или устраивать выставки в своей мастерской. После смерти Мане "Олимпию" спасли для Франции друзья художника, и в первую очередь Клод Моне, объявивший сбор средств на покупку и передачу картины в Люксембургский музей, откуда она отправилась сначала в Лувр, а потом уже во французскую Третьяковку — Орсе.

Теперь "Олимпия" вызывает негодование другого рода: у людей образованных и политкорректных — как памятник французского колониализма. До революционного смысла картины нам уже не добраться, и Пушкинский помещает ее в маленький музейчик великих моделей. Французская куртизанка окружена гипсовой Афродитой Праксителя, "Форнариной" Джулио Романо и "Женой короля" Поля Гогена. Благодаря включению Гогена вырисовывается глобальный сюжет о том, как художники Европы в конце XIX века наконец-то поняли, что помимо средиземноморской красоты есть и другие типы. Подобно Золя Пушкинский пытается обойти тему профессиональной принадлежности "Олимпии", подсказывая зрителю в настенном тексте, что картина на самом деле "о любви". Конечно, если долго смотреть на любую картину, можно отыскать в ней что-то про любовь, но "Олимпия" совсем не о том — она о повседневности, об изгнанных ханжами за порог приличного общества девушках, о том, что вечно пережевывать одни и те же античные байки, пусть и возвышенные, вредно для извилин и нервов. Обо всех, кто не боится показать то, что происходит, так, как показывать нужно здесь и сейчас.

Картина лишь во второй раз покинула музей Орсэ. Фото автора

В последние дни тон в выставочной жизни Москвы задавал ГМИИ им. Пушкина. В выходные в рамках международного фестиваля фильмов об искусстве Perform здесь состоялась российская премьера документальной ленты голландского продюсера и режиссера Питера ван Хёйсте «Иероним Босх: вдохновленный дьяволом». Причем ажиотаж был такой, что музей устроил второй, дополнительный показ. А в начале недели из музея Орсэ сюда привезли знаменитую «Олимпию» Эдуарда Мане, и Москва - второй город, куда французы выпустили на гастроли свою обнаженную красавицу. Потом она отправится в Эрмитаж.

Не стоит искать скрытую тайну в названии «Иероним Босх: вдохновленный дьяволом». Скорее всего touched by the devil из оригинального названия – то есть тот, до кого дотронулся дьявол, как сам художник касался досок, создавая фантастических, часто адских персонажей, – в переводе был вытеснен словом «вдохновленный» в угоду броскости заголовка. Картине Хёйсте о Босхе – кстати, режиссерскому дебюту этого продюсера – однако броскость и чужда, и ни к чему. В 2010 году голландский искусствовед Маттайс Илсинк собрал команду для исследования работ Босха и попутной подготовки выставки, которая в 2016-м, в год 500-летия смерти художника, открылась в Музее Северного Брабанта в родном городе Босха Хертогенбосе. Илсинк стал ее сокуратором. На экране чередуются неистощимые на изобретательность босховские образы то панорамно, то в макросъемке; ломающие голову над атрибуцией ученые, и их «одиссея» по городам и музеям, сопровождаемая переговорами, соглашениями... и проблемами. По большому счету этот фильм – не только о Босхе, которого в 2016-м, вспоминая всем миром, можно сказать, возвели на Олимп, но и о том, что такое искусствоведческая работа. Расследования сменяются интригами – в музейном мире есть своя политика. Инфракрасная съемка, дендрохронология, – то, что помимо стилистического анализа помогает искусствоведам, как сказал один из героев фильма, предсказывать прошлое. Что-то у Босха, наследие которого сегодня исчисляется всего 25 работами, «отписывать», вызывая конфликты между музеями. А что-то, напротив, вводить в корпус его творений – как Илсинк сделал с «Искушением Св. Антония» из Музея искусств Нельсон-Эткинс в Канзас-Сити.

Эти движущиеся картинки сменились в Пушкинском на выставке неподвижными. Второй раз парижский Орсэ – с российской стороны благодаря президенту ГМИИ Ирине Антоновой, готовившей показ, – покинула «Олимпия» Эдуарда Мане (1863). Давно уже классика, а когда-то вызывавшая скандалы. Впервые картина выезжала из Орсэ в 2013-м, тогда ее возили на ретроспективу Мане в Венецию и показывали рядом с одним из «прототипов» (с ним, впрочем, художник одновременно и спорил своим полотном) – с тициановской «Венерой Урбинской», которая в ГМИИ тоже была, но в начале миллениума. Джорджоне, Тициан, Веласкес писали нагих Венер, Гойя со своей «Махой обнаженной» и Мане – современниц. Олимпию Мане писал с натурщицы Викторины Мёран (той же, что позировала ему для «Завтрака на траве», хотя не сразу скажешь, что это одна женщина). Мане выводит на сцену современности даму полусвета, причем на сцену – это почти буквально. Обнаженная героиня, скинувшая на кровать одну шелковую домашнюю туфельку, выхвачена светом из темноты. Хотя для Мане новая Венера, которой служанка подносит букет от посетителя, – еще и живописный экзерсис. Где он увлекается колористическими сочетаниями, «обрамляя» и «оттеняя» бледную кожу девушки то более холодными по тону белыми простынями и белой бумагой, в которую завернуты цветы, то палевым покрывалом и розовой блузой служанки. В музее же все это дополнительно решили «обрамить» образцами красоты разных эпох: слепком с копии с «Афродиты Книдской» Праксителя, картиной ученика Рафаэля Джулио Романо «Дама за туалетом, или Форнарина» и прелестно-непосредственной гогеновской картиной «Te Arii Vahine. Королева (Жена короля)». Кстати, Гоген в свое время копировал «Олимпию» Мане и, отправляясь в Океанию, взял с собой фотографию картины.

А Эрмитаж неожиданно отказался «одолжить» Москве Рембрандта

ГМИИ им. Пушкина открыл выставку трех картин и одной скульптуры. Блогеры разразились критикой количества экспонатов, хотя работы по праву заслуживают отдельной экспозиции. Одна «Олимпия» Эдуарда Мане чего стоит, только второй раз она покинула стены парижского Орсэ. «МК» узнал, что рядом с «Олимпией» должна была висеть «Даная» Рембрандта, но за неделю Эрмитаж передумал и прислал вместо нее «Форнарину» Джулио Романо, ученика Рафаэля.

«Олимпия» Эдуарда Мане.

У входа на выставку нас встречает обнаженная дама - «Афродита Книдская» Праксителя. Скульптор стал первым художником, изобразившим женское тело полностью нагим. «Афродита, из-за которой многие путешествовали на Книд, считается самой замечательной статуей во всем мире», - писал Плиний в IV веке н.э.

Но сегодня в музее все лавры перетягивает на себя «Олимпия» Мане. Обнаженная девушка растянулась на ложе, глядит на зрителя холодно и самоуверенно. Темнокожая служанка, скрывая улыбку, подает ей роскошный букет от очередного гостя. В ногах модели - черный кот с изогнутым хвостом, словно защищающий ее от посягательств. В доме героини нет любви, а есть расчет и откровенный торг. Картина очень французская, но по глубине проблем сопоставима с историями героинь русских писателей - Сонечкой Мармеладовой Достоевского и Катюшей Масловой Толстого.

Появление картины «Олимпия», на которой изображена любимая натурщица Мане Викторина Мёран, спровоцировало скандал на парижском салоне в 1865 году, и она была принята жюри выставки только через два года. Толпа устраивала давку, чтобы взглянуть на любопытный экспонат. Полотно называли вульгарным, грязным, неблагородным - эти определения касались манеры исполнения и темы, выбранной художником. Мане очень переживал, что картина вызвала неприятие критики и публики. Тогда его поддержал друг, писатель Эмиль Золя: «Я знаю, вам удалось создать великолепное произведение... энергично перевести на особый художественный язык истинность света и тени, правду о предметах и людях».

«Королева» Поля Гогена.

- «Олимпия» шокировала современников Мане в такой же степени, в какой смущала и будоражила их, - говорит президент музеев Орсе и Оранжери Ги Кожеваль. - Она отсылала без тени идеализации или ловкой мифологической трактовки к образу проститутки, характерному для того времени. Неспроста ее называли монстром банальной любви и одалиской с желтым животом. Олимпия не обольстительница, а профессионал в своем деле. Градус критики был настолько высок, что никто из современников Мане не увидел параллель между «Олимпией» и «Венерой Урбинской» Тициана, которую Эдуард копировал во Флоренции несколькими годами ранее.

Наши специалисты заметили параллель «Олимпии» с искусством Возрождения, поэтому справа от нее висит «Дама за туалетом, или Форнарина» ученика Рафаэля Джулио Романа. Обнаженная напоминает античную Венеру. К ней отсылают атрибуты богини любви - жаровня, зеркало и статуя самой Венеры, стоящая за спиной модели. Изображенную красавицу поочередно называли именами прекрасных женщин Италии - Лукреции Борджа, Беатриче д"Эсте и, наконец, Форнарины, возлюбленной и модели Рафаэля.

На месте «Форнарины» должна была висеть «Даная» Рембрандта, но буквально за неделю Эрмитаж передумал нам ее предоставить, - рассказывает куратор выставки Ирина Антонова. - Тогда мы повесили работу Джулио Романо, которая тоже происходит из коллекции питерского музея. Она хранилась долгие годы у нас, потом мы вернем ее в Эрмитаж. В идеале на этой выставке женщин полусвета должна быть и «Незнакомка» Крамского. Но я не просила Третьяковку одолжить ее нам, так как понимала, что галерея будет защищать честь своей дамы.

Завершает выставку «Королева» Поля Гогена. Вдохновленный «Олимпией» Мане художник написал ее на Таити. Обнаженная Гогена расположилась под деревом познания. Она щедро одаривает энергией. Мир вокруг нее похож на земной рай, сотканный из ярких тонов цвета и света. Полотно просто кричит от радости и счастья, как и вся выставка, посвященная любви и красоте.